Елена ШАРКОВА

17 (29) марта 1879 года на сцене московского Малого театра состоялась первая постановка оперы Петра Чайковского «Евгений Онегин».

Среди некоторых ценителей классической музыки бытует мнение, что «Евгений Онегин» – чуть ли не попса. Несложная музыка, которая хорошо подходит для начинающих любителей оперы, но не для продвинутых слушателей.

Чайковский это предвидел, когда работал над оперой. Он писал: «Содержание очень бесхитростно, сценических эффектов никаких, музыка, лишённая блеска и трескучей эффектности…».

Действия и правда маловато. Одного из героев красиво убивают, но слишком рано – после этого ещё целых две картины заняты просто разговорами. Все вообще только и делают, что говорят – то есть, конечно, поют. А что за развязка – мужчина и женщина поговорили, она ушла, а он остался на сцене один со своим жалким жребием? И это всё?

Но Чайковский и не хотел, чтобы музыка к «Евгению Онегину» была чересчур трагической и театральной. Он стремился выразить «обыденные, простые, общечеловеческие чувствования».

О том, как композитор решил писать оперу, известно в подробностях – он сам об этом рассказал в письме к брату. В доме у оперной артистки Лавровской рассуждали о том, какой сюжет можно было бы выбрать для новой оперы. Лизавета Андреевна, как называл её Чайковский, сказала: «А что бы взять "Евгения Онегина"?». Композитору эта мысль сначала совсем не понравилась. Но потом он в одиночестве пошёл обедать, за едой стал раздумывать над предложением Лизаветы Андреевны, постепенно увлёкся идеей – и к концу обеда принял решение.

Однако близкие люди Чайковского сомневались в успехе оперы по пушкинскому роману – именно потому, что она выйдет несценичной, неэффектной. Композитор возражал: «Мне нужны люди, а не куклы: я охотно примусь за всякую оперу, где хотя и без сильных и неожиданных эффектов, но существа, подобные мне, испытывают ощущения, мною тоже испытанные и понимаемые».

И публика это оценила. Русская душа навсегда очарована «несложной» музыкой, «бесхитростным» сюжетом, великими пушкинскими стихами. Всё известно наизусть – и никогда не надоедает. Страстное сопрано Татьяны: «Судьбу мою отныне я тебе вручаю». Баритон Онегина, пытающегося быть убедительным: «Мечтам и годам нет возврата, ах, нет возврата». Мягкий тенор Ленского, его предсмертная тоска: «Что день грядущий мне готовит?». Доверительный бас Гремина: «Любви все возрасты покорны». Финальная сцена – сбивчивые объяснения, страсть, мольба, отпор, страдание, расставание навсегда, вот это развязка!

Какое счастье, что Лизавета Андреевна не промолчала.

Чтобы оставить комментарий, пройдите авторизацию